RESEARCH LIBRARY of Tomsk State University

Ветераны библиотеки, юность которых совпала с началом войны, вспоминают...

 

Мария Михайловна Молчанова

 

Когда началась война, мне было 14 лет, я окончила 8-й класс 6-й школы г. Томска. О начале войны узнала от учащегося 9-й школы Бориса Бейлина, который пришел к нам домой во второй половине дня 22 июня 1941 года. (В 1942 году он поступил на литературное отделение, во французскую группу историко-филологического факультета Томского государственного университета, но вскоре ушел на фронт и погиб). Борис рассказал нам, что было выступление В. М. Молотова по радио, о вероломном нападении гитлеровской Германии в 4 часа утра на Советский Союз, без предъявления претензий. Что на пощади революции был многолюдный митинг. Возмущению народа не было предела. Было очень много выступающих. Все были уверены, что война будет кратковременной. Многие из митингующих сразу же записалась добровольцами на фронт. Из известных нам лиц на митинге выступали профессор В. Н. Кессенних, Г. А. Ельцов (будущий директор телевидения). Каждый день по радио объявляли, какой год рождения и когда призывается. Обстановка в городе была тревожной. Начались перебои с продуктами. Хлеб отпускали сначала по спискам, потом ввели карточки: рабочего — 800 граммов, иждивенца — 400, служащего — 500. Столовые в городе работали, но очереди в них были огромные. Очень сильно возросли цены на рынке.

У нас дома на стене висела карта Советского Союза, каждый день я и мой отец, Михаил Игнатьевич Молчанов, отмечали на ней движение наших и немецких войск. Сведения мы брали по радио и из сводок, на тонкой коричневой бумаге вывешиваемых у типографии по ул. Советской. Там всегда толпились люди, получая оперативные сведения с фронта.

Месяцы шли, война затягивалась. Несколько девушек из нашей школы ушли связистками на фронт. Среди них помню Нину Окуневу и Зою Мошкарину. Они прошли всю войну и вернулись в родной город. Изменилась и жизнь детей. Уже летом 1941 года часть школьников была отправлена на сельскохозяйственные работы в колхоз. А осенью почти все школьники убирали картошку «Томторга» за рекой. С конца июля 1941 года в город стали приезжать эвакуированные из западных областей: население, госпитали, промышленные предприятия, заводы, учебные заведения, различные организации и учреждения культуры. В городе началась напряженная работа по их размещению. Так госпиталя разместили в помещениях медицинского института, общежитиях университета, БИНе, ТЭМИИТе, на клиническом переулке, старом корпусе Политехнического института. В университете и общежитии ТЭМИИТа был размещен Ззгороский военный завод, на ул. Учебной завод «Фрезер» из Москвы, на Томском электромеханическом заводе (ТЭМЗ) — завод «Пневматик» из Ленинграда. В Томск были эвакуированы заводы: «Шарикоподшипник», «Резиновой обуви» из Москвы, фабрика письменных принадлежностей «Спар», разместилась на карандашной фабрике Томска.

Из институтов были эвакуированы — институт экспериментальной медицины (ВИЭМ) его разместили в библиотеке медицинского института), Электро-техника Академия связи из Ленинграда (ВЭТА), Театральный институт, Комитет по делам высшей школы (ВКВШ) — их разместили в Доме ученых. Московский транспортный институт (МЭИИТ) разместили на пр. Фрунзе в деревянном здании, Комитет искусств помещался в Нижнем гастрономе. Из военных училищ в Томск были эвакуированы: Тульское оружейно-техническое, Ленинградское зенитное (помещалось в главном корпусе Политехнического института), Белоцерковское и Днепропетровское.

С началом войны некоторые школьники не стали учиться, и ушли работать. Осенью я пошла в девятый класс, но занятия вскоре прекратились, и школа по неизвестным мне причинам была закрыта на десять дней. Некоторые учащиеся ушли работать. Школу вскоре открыли, но ушедшие в школу больше не вернулись. Это было, кажется, в период наступления наших войск под Москвой. Мне тоже пришлось уйти из школы и потупить в Учебный комбинат, в котором к осени можно было получить аттестат зрелости. Одновременно устроилась на работу на Томский электромеханический завод, так как мой отец был мобилизован, нам с братом Геннадием Михайловичем — студентом транспортного института жить было нечем. На заводе я исполняла обязанности табельщика литейного цеха (открывала и закрывала табельную доску ежедневно, вела табель и подсчитывала его). Кроме обязанностей табельщика помогала бухгалтеру литейного цеха, подсчитывала наряды рабочих на выполненную работу. Когда я работала на заводе «Пневматик». Многие из них были истощены, не имели ничего своего. Для них было организовано усиленное питание. Были случаи, когда на завод поступал срочный заказ, рабочих для выполнения его оставляли работать не одну смену. Немного вздремнув, многие продолжали работать и не выходили с завода несколько дней подряд.

На заводе работали, не подлежащие призыву по разным причинам: пожилые, больные, имеющие бронь. Помню литейщика Сваровского и формовщика Сурина. В цех часто приходил инженер из политехнического института Шкроев, начальником цеха был В. Н. Николаев — позднее он работал главным инженером ТЭМЗа. В нашем литейном цехе работала группа студентов университета и политехнического института литейщиками — котельщиками (мелкое цветное литье). Из студентов университета мне запомнились студенты-историки: М. Евсеев, Зайцевский... Позднее они были призваны в армию. Зайцевский — погиб. М. П. Евсеев, после ранения, вернулся на факультет и окончил его. Долгие годы работал в томском государственном университете. Работали в нашем литейном цехе несколько ремесленников 11–12 лет. За хорошую работу в качестве премии выдавали талончики, по котором можно было получить тарелку галушек

К осени 1942 года я получила аттестат зрелости и поступила на литературное отделение историко-филологического факультета. На факультете было три курса. Организованный в 1942 году, факультет работал третий год, при нем было два отделения: историческое и литературное. На четвертом курсе было только две студентки: Валя Минаева и Тамара Фомина, эвакуированные из западных районов страны. Валя Минаева бала с классического отделения Ленинградского университета, а Тамара Фомина из Рижского университета. Валя Минаева после окончания университета поступила в аспирантуру по древней истории. В 1942 году на историческом факультете было открыто отделение классической филологии. На первом курсе среди студентов было много из эвакуированных. С освобождением занятых территорий немцами они уезжали, многие бросали учиться, так как было трудно материально. Некоторые студенты перешли на другие специальности, так как им показалось, что специальность классическая филология не очень нужная. В годы войны на факультете работало много эвакуированных специалистов: академик А. И. Белецкий, профессор А. Е. Абрамович, К. Э. Гриневич, Л. Н. Коган, Ф. А. Хейфец, доценты — А. А. Белецкий, В. Ю. Гессен, Е. В. Гутнева, А. Л. Пинчук, Ю. С. Сорокин. Многие курсы читались историкам и литераторам. Только историкам поменьше читали литературы, а литераторам — истории. Народное творчество читала Вера Николаевна Наумова-Широких (директор библиотеки с 1922 по 1929, с 1932 по 1937, с 1942 по 1955 гг.). Она знакомила нас с Научной библиотекой, водила на экскурсию в отдел редких книг, показывала читальные залы, рассказывала историю формирования книжных фондов. Первая встреча с библиотекой для меня на всю жизнь осталась незабываемой. Поразили порядок и чистота в помещениях. Несмотря на холод и тесноту (оборудование и экспонаты многих музеев и кабинетов университета разместились на время войны в библиотеке), красивая мебель, люстры, украшения залов, конечно же, книги в красивых кожаных переплетах с золотыми обрезами и большие картины — копии фресок одного из домов города Геркуланума, о котором красноречиво рассказывала Вера Николаевна. А. Л. Пинчук вел античную литературу, латинский и белорусский языки, Пущенко вел украинский язык, а доцент Л. А. Чуич преподавала методику русского языка и вела сербский язык.

Перед окончанием университета слушала я лекции доцента П. В. Копнина, который читал историю философии, доцентов Н. Ф. Бабушкина и Н. А. Гуляева. Кроме специальных курсов у всех нас было военное дело и медицина. Так как учебные корпуса университета были заняты заводами и военными госпиталями, то занятия со студентами проходили в различных помещениях города. Так на первом курсе мы занимались в Доме партийного просвещения на Кооперативном переулке и в Доме ученых. Во втором семестре, когда Киевский военный госпиталь, директором которого была жена Героя гражданской войны Котовского, уехал, то занимались в общежитии на Никитина 4.

Во время учебы много работали на сельскохозяйственных работах, строительстве ГРЭС-2, на примышленных предприятиях, возили дрова из-за реки для отопления помещений университета, сдавали кровь. Чтобы сдать кровь очередь занимали с вечера. На первом курсе я, если не работала, то сдавала кровь, пока один врач не обратила внимание на мой возраст и сказала, чтобы я больше не приходила. Еще я работала контролером ОТК в сборочном цехе № 6 на ТЭМЗе. Работать было трудно. Каждую деталь приходилось осматривать и определять ее качество изготовления. Днем на занятиях, а вечером, в каникулы — на работе. Но успевали делать все. Учились многие только на „хорошо“ и „отлично“, несмотря на холод в аудиториях и бесконечное недоедание. На занятиях часто сидели в пальто, чернила замерзали в чернильницах, освещения не было.

Когда нас перевели на Никитина 4, то там было тепло после госпиталя, нужно было снимать пальто, а это не всегда можно было сделать из-за отсутствия приличного платья. Чтобы пройти в Научную библиотеку, нужно было при входе снимать боты. Это тоже не всегда можно было сделать, так как вместо туфель в ботах находились одни каблуки. На Никитина 4 в годы войны не только читали лекции, там размещались деканат и ректорат университета, было общежитие.

В городе очень трудно было с освещением. Во многих частных домах и помещениях его просто не было. На Никитина 4 освещение было, но так как студенты нелегально пользовались плитками и, так называемыми жучками, то оказывалось, что к Новому году лимит электричества был израсходован, поэтому его отключали. Приходилось пользоваться всякими фитильками.

В городе во время войны было холодно. В квартирах нечем было топить. Все деревянные заборы и тротуары были разобраны и сожжены. Люди по улицам собирали угольки, упавшие с платформы, подвозивших уголь на ТЭЦ-1 по железной дороге, проведенной через город со станции Томск-2. Из-за нехватки транспорта железная дорога–узкоколейка была проведена для нужд завода со станции Томск-1. Собирали шлак отвалах ТЭЦ-1, на берегу Томи. Некоторые стирали белье в теплой воде, которая текла с ТЭЦ-1. Чтобы выжить, многие жители города садили картошку прямо на свободных от застройки местах. Картофель сажали в университетской роще, возле первой поликлиники, на пригорке напротив Главпочтамта — везде, где можно было.

В 1941–1942 годах из-за большой скученности народа в городе возникла эпидемия тифа. Всех предупреждали, что нужно себя осматривать после посещения общественных мест. При выезде из города нужно было проходить санобработку. Билет на транспорт без наличия справки не продавали. Бани работали с 6 утра до 12 часов ночи. Билет в общую баню стоил 15 копеек. С мылом было очень плохо, чтобы помыться, его можно было купить в бане за один рубль. Многие для мытья готовили щелок. Золу из печи заливали горячей водой и давали ей настояться. Затем щелок разводили водой и мылись, или стирали в нем. Трудностей хватало разных, но мы молодые находили время даже ходить в театр. В город был эвакуирован белорусский драматический театр им. Янки Купала из Минска. С ним приехало много известных артистов Рахленко, Платонов, Глебов, Жданович. На гастроли в Томск приезжали известные артисты. Среди них помню Кадачникова, Симонова (исполнял роль Петра I в кино), Юрьева. Приезжал Новосибирский оперный театр. По субботам на Никитина 4 бывали танцы.

С середины апреля 1945 года все жили ожиданием конца войны. Радостные вести о продвижении наших войск на Запад мы получали ежедневно. Многие эвакуированные предприятия и организации давно покинули Томск. И вот этот день настал! Ликованию не было предела! В городе был организован митинг, гремел салют, много народу на улицах, играла гармонь, пели песни и плакали. Это были слезы радости и горя…, которое забыть нельзя.

Яндекс.Метрика